мы его искать-то будем? — запричитала девица, спрятав лицо в руках.
— По раненым белкам в глаз! Вот как, — выдохнула я, понимая, что зря пошутила. Ей-то, небось, не до шуток. Просто характер у меня такой. Ничего не могу с ним поделать!
Внезапно на меня налетела целая стая воробьев. Она облепила меня со всех сторон, пока я вертела головой, слушая их «Чивовеков — чив-чив-чив!».
— Леший! — басом выдал таинственный воробей, который ничем не отличался от собратьев.
— Погодите, — дернулась я, пытаясь удовлетворить свое любопытство. — Вот последний, который говорит, как его зовут?
— Чив-чив! — снова напала на меня стая чирикая в уши и лицо.
— Марфуша! — произнес леденящий душу бас.
— Спасибо, Марфушенька, — заметила я, выискивая ее глазами в улетающей стае.
— Так, где у нас Леший? — спросила я, глядя на алеющий закат. Снег был розовым-розовым. И деревья казались розовыми. Словно мы не в зимнем лесу, а в вишневом саду. Эх, жаль, что я уже никогда не побываю в вишневом саду…
— Ну, пошли! — проворчал Буранушка. — Уста медовые… Мммм… Мед…
Девицу я на медведя посадила. А сама рядом шла по сугробам. «Поласкай его!» — вспомнилось мне, а я видела перед глазами огромную руку, которую осторожно глажу. Что это меня так зацепило? Я что? Мужиков за руку не держала что ли? Или это у нас заразно?
— Эх, да за что ж мне все это? — усмехнулась я, вдыхая морозный воздух, поглядывая на девицу.
— Тебя саму как зовут? — спросила я, прикидывая, пора ли снимать с нее шубу. Пока душегрейка не превратилась в душегубку!
— Настенька, — прошептала девица, глядя по сторонам.
Еще одна «ненастенька» на мою голову. У них что? Имена закончились? А где остальные? Или в лес забредают только Настеньки?
— Скоро к Лешему проберемся! — послышался голос Буранушки. — Ох, и замело же здесь! Видать, осерчал на него Елиазарушка за тебя! Давненько такого не было, чтобы он Лешему таких сугробов навалил!
И правда, если везде сугробы были по пояс, то здесь по самую шею. Мне еще повезло. Я не провалилась. А вот Буранушке совсем тяжко было. Я приготовилась избушку увидеть, как вдруг увидала… ничего.
— Пришли! — устало выдохнул Буранушка. — Здесь леший живет!
— Судя по всему, он здесь не живет. Он выживает! — заметила я, как вдруг увидала мужика. Он на поляне топтался. Судя по следам, вокруг невидимой елочки хороводы наворачивал! Видимо, замерз окончательно.
— Это же он! Ванечка мой! — закричала пискляво Настенька. И ухнула в сугроб.
— Найден! Жив! — выдохнула я. — Настенька, меду, потрошков и крошек, я тебя прошу!
— Все сделаю, как домой вернемся! — запричитала Настенька, пробираясь по сугробам.
Так, и где это Аполлон? Где этот гений чистой красоты? Где эта топ-топ модель русской глубинки?
— Иван? — крикнула я, видя, как мужик голову поднял. Ничего примечательного. Нос — картошка, глаза голубые, шапка мохнатая, щеки красные. Но в глазах горячо любящей Настеньки это был Аполлон. Вот так всегда. Для кого-то Аполлон, а для кого-то ополовник.
— Это же я, Настенька твоя! Куда ж ты, сердце мое, запропастился! — бросился маленький трактор на любовном топливе.
Иван не верил своим глазам. Или соображал долго. Но мне больше хотелось верить в версию про глаза.
— Я бы поучилась у нее! Гляди, как девка ладно сказывает! — толкнула меня носом волчица. — Мотай на ус!
— Соколик мой ясный, где же тебя нелегкая носила! Притомился поди? Дома тебя не было вон сколько! Все глаза выплакала! Чуешь, как сердце ретивое бьется, — причитала Настенька, пока история почесывала свой хеппи-энд. — По тебе истосковалось… На кого ж ты меня покинул, Ванечка! Да живым уже не чаяла увидеть! Сама в лес пошла, чтобы родненького моего отыскать, а то без тебя свет белый не мил!
— Помедленней, — крикнула я. — Я записываю! Что там было после выплакала?
— Ой, пойдем соколик мой, — кричала Настенька, руки его к себе прижимая. — Руки совсем ледяные!
— Душа моя, — прижал Ваня свою Настю к себе.
— Вот как тетешкать надобно! — проворчал Буран. — Вот что Кара… Ой, Елиазарушка любит! Для того он себе девок в жены и брал, чтобы пришел, а его тетешкают…
Я знала мужиков, который продаются за тарелку супа. Знала мужиков, которые продаются за пирожки. Но так, чтобы древний бог продавался за обнимашки? Это ж как нужно по ласке оголодать, чтобы за обнимашки продаться?
Мне казалось это просто немыслимым! Но в глубине души, я понимала, насколько это страшно, когда готов отдать за обнимашки все сокровища мира.
Иван и Настя уже исчезли. А цепочка следов уводила в верном направлении.
Мы вернулись в ледяной дворец. Я только прилегла, как вдруг услышала знакомый голос.
— Ванечка!!! — кричал голос Настеньки на весь лес.
Влетевшие воробьи немного опоздали с плохими новостями. Пока меня атаковали своим «чив-чив», я ждала Марфушу.
— Опять! — мрачным басом заметила Марфушенька.
— Вот… хм… удила срамной! — выпалила я, вскакивая на ноги.
Глава одиннадцатая. Семен Семеныч
Я бросилась к окну, понимая, что мне не почудилось.
— Ванечка-а-а! Иди ко мне родненький! — слышался радостный голос.
— Она что? Ловит его? По всему лесу? — ужаснулась я, свешиваясь с обледеневшего подоконника.
— Ваня! Вернись к невесте! — крикнула я, прислушиваясь. — Ваня, ты туда не ходи! Ты к невесте ходи! А то медведь в башка попадет, совсем вкусным будешь!
В лесу послышался медвежий рев, а крик Насти стих.
— Беда!!! — дернулась я, хватая шубу и натягивая ее на себя. — Буранушка! Метелица! У нас аврал!
Я сбегала по ледяным ступеням, подметая их шубой. Я еще та хозяюшка! Буран неуклюже бежал ко мне навстречу. Метелица словно вихрь завертелась вокруг меня: «Что случилось?! Опять Елиазар!».
— Да сплюнь! — ужаснулась я, глядя на изморозь на потолках. — Типун тебе на язык! У нас беда! У нас мужик сбежал! Ванечка, который! Настя опять по лесу ходит и его зовет! И что-то мне подсказывает, что ее медведь только что съел! Так что давайте поспешим!
— Может и нам потрошка достанутся? — оскалилась волчица.
— Ой, — дернулась я, глядя на жуткий оскал и слыша про «потрошка».
— Это она так улыбается! — проворчал Буран. — Я тоже долго привыкал… Ну садись тады, чевой-то мы тут встали да лясы точим! И балалайку бери!
Я уселась на Бурана, видя, как открываются огромные ледяные врата. В них тут же влетел снег, заметая зал. Мы бросились на улицу, где уже рассвет сменялся чернильными сумерками. На небе появились первые звезды. Точно такие же яркие, как в тот день, когда я услышала, что «не нужна», а потом мою руку поймала большая ручища…
— Ванечка-а-а! Иди ко
